Читать книгу "Вчера  - Фелисия Йап"

Я вдруг почувствовала себя одинокой. Мне предстояла долгая бурная ночь. И все равно я чувствовала одиночество.

Секс – это всего лишь скрещение тел. Обмен жидкостями. Отдушина для животных желаний.

Инструмент шантажа.

Конечно, только после того, как я соберу достаточно инструментов, чтобы его свалить. Здания не сносят молотком и зубилом. Для этого нужен хороший бульдозер. Большая, красивая чугунная баба. И побольше динамита, мать вашу.

Я думала о том, чтобы его убить. Погасить свет в его глазах. О да. Когда только вышла из Сент-Огастина. Я даже подыскивала подходящий способ. Размозжить ему голову ледорубом, в стиле Шэрон Стоун. Набросить ему на шею петлю из стрингов. Смотреть, как он задыхается. Стукнуть по голове кувалдой. Слушать, как замечательно трещит череп. Разодрать ему щеки стальными набойками от «Кристиан Лубутен». Наблюдать, как алые капли крови собираются в лужу и как его жизнь выходит из них пузырями.

Я смогла бы даже уйти незамеченной. Детективы сбились бы с ног, складывая вместе первоклассные детали моего злодеяния, особенно через пару дней, когда выяснится, что у них нет ничего, кроме скудных фактов в собственных дневниках. Потому что никогда в жизни они не смогут записать все. А моя жертва будет слишком далеко, чтобы объяснить, что с ней случилось.

Но месть лучше разбивать на этапы.

Боль лучше отмерять дозами.

Долгий тюремный срок – вот чего он заслуживает. Затяжное, изматывающее мозги заключение. После того, как потеряет все, включая свою убогую жену. Медленное неотвратимое гниение, которое было бы уготовано мне в Сент-Огастине, если бы Мариска не открыла мне глаза. И если бы потом мне не хватило ума выбраться из этого чистилища.

Но как бы то ни было, в этот краткий миг я чувствовала себя одинокой. Окно, номер 261, «Кандински», воскресенье.

Я ничего не могла с собой поделать.

И не знала почему. Возможно, пришло понимание, что несколько дней назад мне исполнилось сорок три. Папы и бедной мамы больше нет. Мачехе Эгги насрать на мой день рождения с большой колокольни. И нет, я не могу сказать мужчине, с которым трахаюсь вот уже два месяца, что мне стукнуло сорок три года.

Тот день я отметила, залив в себя полбутылки водки. В компании рыжего кота Руфуса.

Даже кот – и тот чужой.

Сорок три. В этом возрасте пора думать о том, чего ты не смог достичь в жизни. В этом возрасте малейшую рану, даже подконтрольный разрез скальпелем приходится залечивать очень долго. В этом возрасте легко догадаться, что проторчать семнадцать лет в психиатрической лечебнице – не лучший способ потратить часть своей взрослой жизни. В этом возрасте понимаешь, что ни один из этих семнадцати ты не получишь обратно.

В этом месте я громко выругалась. На всю свою кривую жизнь. На всю ее очевидную мудацкую несправедливость.

Но сразу после этого я стиснула зубы. Решила, что хватит себя жалеть.

Потому что одиночество – для слизняков. А жалость к себе – для идиотов.

Несправедливая жизнь ударила меня по лицу, потом под дых. И тем не менее хватит распускать нюни.

Нужно радоваться и брать удовольствия, которые мне даны.

С этой самой минуты.

Звук открывающейся двери отвлек меня от этих мыслей. Он вошел с обычным игривым желанием на лице. В руке – красиво обернутый и перевязанный лентой пакет.

– Подарок к Рождеству, немного заранее, – сказал он, со смешком протягивая его мне.

Я развернула коробку. Лифчик с трусиками от «Ажан провокатер» – вот что там оказалось. 36–26–37 (после стольких часов, потраченных на изучение моих форм, он не ошибся с размером). Алое кружево, изящное, как филигрань. Черные резинки до бедер и подвязки.

Ну конечно. Как я не догадалась, что он тащится от подвязок.

Жене он дарит розы. Неделю назад я видела, как он исчезает в дверях своего ньюнемского особняка с внушительным букетом в руках. Половина – розовые. Остальные белые. Наверное, это что-то значит для его жены. А любовнице он дарит подвязки.

Развратные провокаторские подвязки.

Марк Генри Эванс ведется на затасканное клише. Неудивительно, что такие же клише переполняют его романы.

– Поиграй в модель, дорогая, прошу тебя.

В этом месте до меня дошло, что Марк Генри Эванс тоже играет в модели, но по-своему. В его романах полно живых мерзавцев. Даже герои у него способны на предательство. Наверняка он срисовывает их с самого себя.

Я согласилась, конечно. Это сработало. Через секунду он был на мне, колыхаясь. Потея, как свинья. Перевернул меня. Забавно, что некоторые мужчины трахаются по-собачьи. Через несколько минут он кончил. Наелся. Рухнул рядом и засопел в подушку. Посткоитальное блаженство выгравировано у него на лице.

Я дотянулась до валявшегося на тумбочке бумажника. Девять хрустящих двадцатифунтовых банкнот, пачка кредитных карточек и полоска бумаги со словами «ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЛЮБВИ ВСЕЙ МОЕЙ ЖИЗНИ И МОЙ».

Я скопировала текст (никогда не знаешь, что может пригодиться в будущем) и принялась изучать мужской профиль в тусклом свете лампы. Я могла бы протянуть руки и задушить его. Или скрутить из чулок и бретелек неумолимую петлю. Или перерезать ему горло перочинным ножом.

Терпение.

Терпение, София. Терпение – добродетель святых.

И грешников.

И тогда я встала, подошла к противоположной стене и выключила спрятанную в углу камеру размером с булавочную головку.

Детектив обязан добраться до правды в человеке, как бы эту правду ни заслоняли ложные факты.

Учебник криминологии, том IV («Оксфорд юниверсити пресс», 1987)

Глава двенадцатая

Ханс

10 часов до конца дня

Она ненормальная. Совсем бешеная. И никакого понятия о том, как работают толковые детективы. Но странным образом ее дневник убеждает. Непостижимый сарказм в паре с хорошей дозой безумия заставил бы переворачивать страницы и куда более стойкого инспектора. Я склоняюсь к тому, чтобы читать дальше, хотя дневник и без того отобрал у меня двадцать минут драгоценного времени.

Но сначала мне нужен кофе. Голова криком кричит, требуя свежей кофеиновой инъекции. Я встаю с кресла, скривившись от того, как впиваются в ноги иголки с булавками. И тут влетает Тоби с кипой бумаг.

– Ханс, – говорит он, – я нашел ее банковский счет в «Барклайсе»…

– Подожди, я попробую угадать. Там полно денег.

– Она получает четыре тысячи сто двадцать девять фунтов и двадцать три пенса в месяц от трастового фонда, которым управляет Швейцарская служба по делам наследования, – говорит Тоби, водя пальцем по верхнему листу. – Переводы приходят с первого апреля две тысячи тринадцатого года. Последний был первого июня две тысячи пятнадцатого, пять дней назад.